Когда Юля уехала в И., я написала ей письмо. Такое, что будто бы она там остается навсегда (осталась же), а у меня это единственная возможность ей все сказать.
Конечно же я знала, что не навсегда, и что надо просто подождать. Что я не отправлю, а отдам в руки из своих.
Письмо было скручено туго и в бутылку от мартини запаковано. В ту самую бутылку, из под того самого мартини, которое мы пили в граблях, когда бокалы биты были.
Крышечку воском залила.
Когда же Юля приехала, я не смогла отдать ей. Не так хотела, не так же. И слова другие, и взгляды. И все океаном холодным выходило.
А потом все закончилось, и в ботаническом на бордюре оставила бутылку, вместе с воспоминаниями и словами, что в горле.
Все вроде бы ничего, кто-то взял, открыл и прочитал, я знаю. Но проходя мимо этого места, постоянно осколки ищу.
Не бутылочные.
Конечно же я знала, что не навсегда, и что надо просто подождать. Что я не отправлю, а отдам в руки из своих.
Письмо было скручено туго и в бутылку от мартини запаковано. В ту самую бутылку, из под того самого мартини, которое мы пили в граблях, когда бокалы биты были.
Крышечку воском залила.
Когда же Юля приехала, я не смогла отдать ей. Не так хотела, не так же. И слова другие, и взгляды. И все океаном холодным выходило.
А потом все закончилось, и в ботаническом на бордюре оставила бутылку, вместе с воспоминаниями и словами, что в горле.
Все вроде бы ничего, кто-то взял, открыл и прочитал, я знаю. Но проходя мимо этого места, постоянно осколки ищу.
Не бутылочные.