В пятницу, поздним вечером, я буду испуганно стоять у края платформы, и вслушиваться в электронный голос "поезд Москва-Курск прибывает на перрон", а ты не проводишь.
Через пару месяцев мои волосы отрастут до 6 позвонков, и начнут завиваться тонкими колечками, а ты пальцы уже не запустишь.
В новый год я буду пьянно смеяться, и снова лезть ко всем с влажными косыми поцелуями, ко всем. Но не к тебе. И звонить буду лихорадочно всем, абсолютно. А твоего номера у меня даже нет.
Шарф поправлять люди мне будут, шапку по глаза натягивать, и в меховые варежки чай совать. Люди, а не ты.
Через пол года я снова буду сидеть на полу чей-то кухни, морщась от текилы и лимона, и ноги будут леденеть от кафеля. Кухня будет точна не твоя.
И фотографировать, как и прежде всё-всё, только твоей улыбки, твоих слез там не будет больше никогда. Совсем никогда.
Когда нибудь я одену колечко на тонкий палец, и кивну молча на вопрос, поставлю неаккуратную кривую роспись. Но не с тобой.
А все потому, что тебя нет. Выдумка больной головы. Никого нет, я одна.
Через пару месяцев мои волосы отрастут до 6 позвонков, и начнут завиваться тонкими колечками, а ты пальцы уже не запустишь.
В новый год я буду пьянно смеяться, и снова лезть ко всем с влажными косыми поцелуями, ко всем. Но не к тебе. И звонить буду лихорадочно всем, абсолютно. А твоего номера у меня даже нет.
Шарф поправлять люди мне будут, шапку по глаза натягивать, и в меховые варежки чай совать. Люди, а не ты.
Через пол года я снова буду сидеть на полу чей-то кухни, морщась от текилы и лимона, и ноги будут леденеть от кафеля. Кухня будет точна не твоя.
И фотографировать, как и прежде всё-всё, только твоей улыбки, твоих слез там не будет больше никогда. Совсем никогда.
Когда нибудь я одену колечко на тонкий палец, и кивну молча на вопрос, поставлю неаккуратную кривую роспись. Но не с тобой.
А все потому, что тебя нет. Выдумка больной головы. Никого нет, я одна.