Я была в нём, в абсолютном счастье, как в плазме. Как в защитной сфере. Это было давно, и мне было лет мало.
Это было в мае, когда все ещё учатся в школах, а меня на даче оставляли на праздники и после, когда солнце ещё не кипяток, но уже золотит руки. На крыльце сидеть, вдыхать воздух чистый, слышать стук молотка и визг пилы. А потом в Москве все удивляются моим загорелым, по южному, рукам.
Это было летом. когда мама отпрашивалась с работы, и приезжала в среду, а не пятницу. И мы шли встречать её к автостраде, и воздух колол легкие, потому, что от радости задыхаешься. А потом руки, которые пахнут всегда одинаково на протяжение всей моей крохотной жизни, одним и тем же кремом, накрывают твоё разгоряченное тело прохладным одеялом
Это было, когда я падала с мостика в болото, но зато в сачке плескался тритон. Большой, иглистый. Птицы, которым я крылья лечила, змеи, мыши, кроты и ящерицы в тазу. Ха, для меня тот таз, подарок на новой год, был лучше и дороже чем все эти сейчашные гаджеты, игрушки, машины, квартиры.
Это когда в арбуз носом, все лицо липкое и сла-а-адкое, от вишни когда косточки в траву куда то, а потом щурится от этого яркого-яркого счастья.
Это когда мальчишки брали меня с собой играть в прятки по лесу, и делали вид, что не могут меня найти, хотя мой ядрено розовой комплект юбки и топа были видны за версту, а потом на озеро, а я самая мелкая, и меня все таскают на руках, все хотят меня подкинуть, покатать на спине, обнять.
Я тогда не хотела взрослеть, и, черт, я и сейчас вовсе не хочу. Я хочу стоптанные сланцы, облупленный нос, тарзанки, илистую воду, сачки и что бы все так же со мной сейчас, как со мной маленькой.
Хорошо, что я и сейчас умею находить большое счастье, большую радость в моментах, звуках, запахах.
Но все чаще и чаще оно в людях. Мне этого не надо, легче тогда быть совсем уж не счастливой, знаете ли.
Пост был раза в 4-е больше, но лучше в себе оставить.
